есть что-то неправильное в школьном курсе литературы: люди писали произведения в зрелом возрасте, часто имея какую-то идеологию, взгляды, идею, а это все обязывают растаскивать на аргументы к экзамену и лубочные же затертые образы - людям, которым априори должно быть сложно понять глубину авторской мысли, потому что у них элементарно нет опыта таких переживаний.
с другой стороны, как эти переживания появятся (а с третьей - они тогда будут сформированы всякими нездоровыми моделями отношений, которых в классике и не только - как грязи) и че делать с моралью (пф, которую пытаются запихнуть куда ни попадя).

Как сказать, что люблю человека, когда он уже об этом знает?

«В этом была его трагедия» — любимая фраза литературоведов, видимо, хех.

Уже раз 10 порываюсь написать пост, да все не выходит.

Вчера перечитывала старую переписку с мужем. Даже не саму переписку, а нашла скрины наших сообщений, когда мы жили в разных городах. И нашла в них один из ответов на свой вопрос. Я ведь полюбила человека, которому просто нужно было быть рядом со мной. И вспомнила случай, когда он ради меня не спал полночи, чтобы помочь доделать чертежи к экзамену по черчению.
И вот знаешь, все мои чувства умерли. Умерли не за раз и не два. Умирали они за долгое, очень долгое время. Тому есть множество причин, которые останутся лишь между нами.

Я думаю, что готова отпустить тебя.

А жаль, что психиатры не читают художественных книг. Я могла бы подсунуть им Сильвию Плат вместо собственного несвязного бормотания.

Физическая боль ничего не значит. Её проявления на моём лице лишь напоминают о том, в каком я жалком и уязвимом положении. Это как отметка в паспорте о том, что ты занимался мореплаванием по говну и это твой конечный пункт назначения.
Проблема вовсе и не в слабости. Проблема в беззащитности.
Что за жизнь, когда каждый может тебя обидеть, может забрать у тебя что-то важное. Так люди забирали у меня волю, деньги, внешность, внутреннее достоинство. А что мне оставалось в замен? Тщедушная гордость песчинки, что она пережила это? Натянутая маска оптимизма, чтобы окружающие не дай бог не увидели, что "ты еле живой, тебе пиздец"? А может фраза "всё обязательно будет хорошо", повторяемая как мантра, только более чем на 108 кругов?
Но разве это жизнь?

Дед очень любит варенье. Чай без бутерброда с вареньем для него - не чай. Завтрак без творога с вареньем - не завтрак. А банки, в которых было варенье, он никогда не выбрасывает - обещает сварить новое, но на это ему никогда не хватает сил.
Поэтому выбор подарка для Деда был прост - я решила сварить варенье: из шишек, одуванчиков и лепестков роз.

Актриса должна уметь владеть своим телом так же хорошо, как и лицом. Вы замечали, какие они легкие, эти актрисы в театре? Как они бегут с одного конца сцены в другой так, будто одним шагом пере летают через два квартала? Как они падают и поднимаются одинаково легко по сто раз за один спектакль? Как они идут, будто танцуют. И танцуют так просто, будто делают шаг.
Когда я осваивала искусство танца, моим учителем была кучерявая и худая женщина Надя. Она всегда ходила в льняной юбке свободного края ниже колена, черных ботинках без шнурков и кофте-разлетайке с оголенным плечем.
На первом нашем занятии Надя включила свет, зажгла свечу так, что на стене напротив меня отображалась только моя тень, включила музыку и сказала танцевать так, как мне хочется, так, как я чувствую и до тех пор, пока не договорит свеча. Она не смотрела на меня, не исправляла. Надя просто закрыла за собой дверь. Закрыла на ключ. И остались только я, свеча и музыка.
Сначала я пыталась вспомнить все движения, которые когда либо видела в танце. Мне хотелось быть на равне с лучшими балеринами мира, делать шпагаты в прыжке и кружится на носочке правой ноги с высоко поднятой левой. Но спустя час я устала от этих попыток. Потом мой танец стал больше похож на движения школьной дискотеки. Еще через час я упала на пол от того, что сердце бешено колотилось, но танца так и не получилось.
Я лежала и вслушивалась в музыку. В один момент она показалась мне настолько грустной, что боль пронзила все мое тело. Я носилась по сцене, как ужаленная, изгибилась, как змея и всеми силами пыталась избавиться от чувства земного притяжения. Песня о печали сменилась одой о любви и я всем своим телом стала излучать это прекрасное чувство. Мои движения смягчились, я стала легче для самой себя и хотела взлететь.
Восемь часов прошло в постоянных переменах радости, горя и вальсирующего спокойствия. Свеча догорела, я упала на пол вся мокрая от пота и слез и спала до самого утра. С тех пор танец больше никогда не был для меня иностранным языком. Я говорила на нем свободно, хоть от акцента избавиться не могу до сих пор.